В годы горбачевской перестройки, в одном из южных регионов была на слуху крылатая фраза « И последние станут первыми», выпущенная одним, мало известным в то время молодым человеком. Но он, твердо и неуклонно следуя этой фразе, приобрел опыт, принесший ему немыслимую славу и признание, что невозможно было в условиях ушедшего времени. И стал олигархом, узнаваемым, и недосягаемым и богатым, а страна, народ, наоборот, стали на столько же беднее, насколько стал богаче он. И вот через несколько лет, в огромной приемной олигарха, ставшего очень большим «первым», сидел пожилого возраста мужчина, один из первых ушедшего, советского времени. Бывший "первым" сидел очень долго, терпеливо выжидая свой черед пройти в массивные двери большого кабинета. Чем дальше уходило солнце к закату, тем все ниже и ниже склонялась его седая голова, а седые усы грустно повисли по краям рта концами вниз. Он терпеливо ждал, в надежде, что эта встреча решит все его проблемы. А их набралось немало… Маленькая пенсия, отсутствие работы, потеря в пекле войны… всего того, что было нажито за всю жизнь. Если бы двадцать лет назад ему кто то сказал бы, что он будет ждать в приемной, у кого то, кто тогда мечтал хоть раз зайти к нему и быть принятым, он бы назвал его идиотом. Но ждал совсем напрасно… Через четыре часа ему секретарь сказала, что его Величество не может сегодня принять. На вопрос, а когда можно будет к нему попасть, ответила, что не сможет никогда… Это был удар, после которого он, шатаясь, еле выполз на улицу, все еще надеясь, что его окликнут и введут в кабинет. Что Олигарх еще и извинится за столь долгое ожидание и за слова секретарши. Но чуда не произошло… Не удостоившись никакого внимания, человек добрел до шумного проспекта столицы, униженный, сгорбленый и жалкий, с совершенно обречено-грустными, покрасневшими глазами… Он не смотрел вокруг, ни на кого не обращал внимания, он весь ушел в себя. Он был всецело поглощен мыслями, в его тщедушном, уже немолодом теле бурлило возмущение и сожаление о том, что невозможно вернуть хотя бы на один миг, на одно мгновение то прошлое, когда он повелевал, когда в его приемной также толпились в ожидании люди. Словно острый гвоздь вонзалась в голову мысль о невозможности поменять что либо или изменить эту суровую и неприятную действительность. Он был первым в свое время, он мог решать многие задачи, он повелевал судьбами тысяч людей. Но сегодня он был никем. Никому не нужный, никому не интересный, жалкий пережиток прошлого, путающийся под ногами. Горько было это сознавать, но еще горше было то, что его унизил, унизил намеренно, чтобы выразить к нему свою неприязнь, тот, кто сидел в том большом столичном кабинете. И он знал, что Олиграх упивается своей властью и своей возможностью отыграться за прошлое. Унизить так, чтобы месть была в полной мере убийственной и результативной, чтобы бывший "первым", понял, что не он тогда должен был быть "первым", а олигарх, сидящий в этом кабинете сейчас, совершенно напрасно недооцененый властью в то давнее время. Который в его, бывшего "первым" в те славные года, был никем, но сегодня именно он, бывший никем, выставил его за дверь, даже не дав с собой поздороваться. Но больнее всего ему было не то, что не принял, а то, что оба знали, за что и почему. Олиграх мстил ему за свое унижение в прошлом и в этой мести он находил беспредельное удовлетворение. Когда последние становятся первыми, а первые становятся последними-происходит перемена полюсов, как будто юг становится севером. Так победившее настоящее мстит проигравшему, безвозвратному прошлому. Будущее будет мстить настоящему… И эта цепь не прерывается, так как не дают ей прерваться именно люди тщеславные и злопамятные. Страшно, когда последние становятся первыми…
Бок Ри Абубакар
