Наметившийся в 80-х — начале 90-х гг. устойчивый интерес к художественному творчеству чеченцев постепенно сошел на нет к концу прошедшего столетия. Обусловлено это не столько всеобщи
м кризисом нравственности, нестабильностью в обществе, сколько невостребованностью духовных ценностей, выработанных нашим народом на протяжении веков и отраженных в устно-поэтическом творчестве. В этом плане не является исключением и чеченская народная бытовая лирика[1], являющаяся подлинной художественной энциклопедией общественной жизни, психологии и нравственных устремлений народа. В ней заключены исторически непреходящие идейно-эстетические богатства, отражающие позиции их создателей и носителей — горянок, стремившихся запечатлеть картины быта, общественных и личных отношений, отобразить в песнях свое понимание гуманизма, выразившееся в неприятии всякого рода несправедливости, лжи, лицемерия.
В основе художественного изображения мира в бытовой лирике лежит обобщенный жизненный материал, начиная с любовных переживаний девушки и предполагаемой невесты о ее будущей жизни в семье мужа и кончая изображением как реальной жизни молодой жены в новой семье, так и горестных переживаний ее после развода.
Чеченские народные бытовые песни замечательны тем, что в них, вместе с богатством человеческих мыслей и чувств, очень ярко изображены те события, те жизненные обстоятельства, которые вызывали эти мысли, чувства и настроения. Отображаемые в этих песнях всевозможные явления и факты жизни, связанные с ними различные переживания обусловлены временем их возникновения, особенностями бытовой и общественной жизни людей в этот период, характером их мировоззрения.
Традиционные лирические песни ("мехкарийн эшарш") — это преимущественно песни горянок. Выявлению сугубо национального своеобразия, колорита через призму переживаний героя (в большинстве своем, девушки или разведенной женщины) в лирических песнях и посвящена данная статья.
Изучая предварительно этот вопрос, мы пришли к выводу, что рассматривать "переживания" невозможно без выяснения их социальных причин, без должного освещения быта, в котором жила девушка (женщина) в прошлом, не выяснив, наконец, отношения общества к девушке и, наоборот, девушки к обществу. В этом плане неоценимо значение лирических песен в отображении различных фактов и явлений бытовой и общественной жизни народа. В выражении определенного отношения к этим фактам и явлениям, в показе мыслей, чувств и переживаний народных и видится одно из назначений подобных песен.
Надо отметить, что, в условиях жесткой идеологизации общества (20-80-е гг. XX в.), были выработаны определенные стереотипы, рисующие "безысходное чувство горя, обреченности девушки в прошлом" (когда в системе патриархально-родовых отношений, адатов на ее долю выпадало "самое тяжкое бремя") и предполагающие, что "самой бесправной личностью в этой системе была женщина". Эти установки не выдерживают критики. Их необходимо пересматривать, основываясь на реалиях песенного материала.
[AdSense-A]
В обычаях и традициях старины было много такого, что и поныне вызывает уважение. Известно, что у горцев Кавказа, в том числе и у чеченцев, считалось позором поднимать руку на женщину. Девушка в отцовской семье была самой оберегаемой и вольной личностью. Женщина (в сознании народа) — идеальная и созидающая сила, чуткая к любым проявлениям горя и радости. Потому все душевные переживания в чеченском фольклоре показываются через образы женщин, а не мужчин.
Женщине, особенно в преклонном возрасте, в чеченском обществе выказывали и выказывают всяческое уважение: когда она входит в дом, то все мужчины обязательно приветствуют ее вставанием; при следовании куда-либо, обязательно уступают ей место старшего (по правую сторону). Уважающий себя горец не только брани или сквернословия, но даже двусмысленности не допустит при женщине, иначе он рискует потерять уважение окружающих. И, более того, оскорбление женщины (матери, сестры, жены) — даже словом — никогда и никому не прощалось.
В доме чеченца замужняя женщина была полновластной хозяйкой. Свободная от тяжелых и опасных работ, она всецело посвящала себя семье, воспитанию детей, прялка и швейная игла для нее были то же самое, что для мужа — топор и плуг. (М.Мамакаев).
"Одним из самых нелепых представлений, — писал Ф. Энгельс,— унаследованных нами от эпохи просвещения XVIII века, является мнение, будто бы в начале развития общества женщина была рабыней. Народы, у которых женщины должны работать гораздо больше, чем им полагается по нашим представлениям, часто питают к женщинам гораздо больше подлинного уважения, чем наши европейцы". (Маркс К., Энгельс Ф. Изб. соч. Т.З. — М.: Политиздат, 1970. С. 249-250). Здесь уместно напомнить и слова выдающегося грузинского писателя XIX века А. Казбеги, хорошо знавшего обычаи и нравы чеченцев: "Чеченская женщина, — писал он, — свободнее всех женщин и потому честнее всех. Никогда не допустит она никакой непристойности, хотя имеет право свободно общаться с мужчинами" (Казбеги А. Отцеубийца. — Тбилиси: Заря Востока, 1975. С. 128).
Вышесказанное свидетельствует о том, что женщина в чеченском обществе не была принижена настолько, что нуждалась в защите.. Вполне возможно, что ее не всегда могли устраивать условности адата. Но, проверенные тысячелетним опытом, они были всегда мотивированы и оберегали честь и достоинство, прежде всего, женщин. Примеров тому множество. Согласно этикету, знакомиться где попало с девушкой — с целью ухаживания — в чеченском обществе считалось предосудительным. Это должно было происходить не у родника, где по вечерам собиралась молодежь, не во время белхи, а только на синкъераме ("вечеринка"), перед сельчанами, открыто. От знакомства до женитьбы юноша и девушка проходили семь стадий "проверки" своих чувств, намерений, каждая из которых связывалась обещанием (разрешением ухаживать), именуемым — "Дош далар" ("Дать слово" или " клятвенно обещать"): первая стадия — дать слово от имени гостя (хьешан ц1арах дош далар); вторая — дать слово от имени сельчанина (юьртахочун ц1арах дош далар); третья — обещание с целью развлечения (дуьненан синкъераман дош далар); четвертая — дать слово, свидетельствующее о переходе отношений на более серьезную основу (дуьненан т1аьхьалонан дош); пятое — дать слово, с назначением времени выхода замуж (хан йиллар); шестая — дать на руки что-либо из вещей (золотое кольцо, платок и т.п.), в подтверждение серьезности намерений (кара х1ума ялар); седьмая — назначение конкретнного срока выхода замуж (ара иолу буьйса а, хан йиллар а). Добиваясь "слова" от девушки, жених каждый раз, спросив на синкъераме разрешения у тамады, заверял свою избранницу в серьезности своих чувств[2].
Надо отметить, что чеченская девушка была вольна давать разрешение ухаживать за собой скольким угодно юношам, вплоть до обещания выйти замуж, дав при этом на руки, в знак подтверждения, какую-либо вещь, что давало ей больше возможностей для выбора. Осуждать девушку, тем более — упрекать или ревновать, никто не имел права. В то же время девушка, при нарушении юношей данного им "слова", могла его высмеять, унизить, упрекнуть: "Хьо хьайн дашах воьхначу дийнахь, Дуьне духур ду ца бехира ахь?" (АДШ — 1568)[3]; "Дош ларда хьо стаг ву моьттуш, 1еха-елла со, тилъелла со, Хьо ца хилла зудчун новкъа" (АДШ — 268); "Цу хьайн дашах воьхначу дийнахь, Куй лелор бац бехира ахь" (АДШ — 1913); "Хьайн дешан да воцу к1ант, Сан касенка езий хьуна?" (АДШ — 1552); "Хьайн дешан да хьо ву моьттуш, Хьох тешарна дохко юьйлу" (АДШ -541); "Хьайн дешан да хьо велира, Еъча, кхаба хьо стаг велира" (АДШ — 684).
За подобное "нарушение" со стороны девушки, юноша также имел право реагировать должным образом, однако, без лишних эмоций, сдержанно и не допуская даже намека на оскорбление личности девушки.
Решив "порвать" отношения со своей избранницей, юноша (обычно, у родника или во время синкъерама) благодарил девушку, сказав "баркалла" (спасибо) за то, что разрешила ухаживать за ней. К "объяснению" девушка могла отнестись по-разному: с горечью ("Ахь дагна йина чов д1аерза ца туьгу, Ахь аьлла баркалла дицдала ца туьгу" (АДШ — 686); "Ахь баркалла олий хиънехь, Хьо и ала вог1ий хиънехь, Хи ца оьцуш, хи ца молуш, Кога акха ер ярий со" (АДШ — 372); с шуткой ("Стигал дилла деза техьа, Лаьтта дилла деза техьа, Хазчу к1анта аьлла баркалла, мича дахьа деза техьа? Стигал дилча, соцур ма дац, Шен куралла меттах-дуьйлуш. Хазчу к1анта аьлла баркалла, 1аьржа х1орда чу кхосса деза" (АДШ — 235); с издевкой ("Аьлча х1ун ду ахь баркалла? Йича х1ун ду ахь куралла? Новкъа воьдуш некъ битича, Олуш долу и баркалла" (АДШ — 681); с обидой ("Аьлча х1ун ду ахь баркалла, йича х1ун ду ахь куралла? Кхоъ далале хьо вицвина, Пхиъ далале кхин карор ву" (АДШ-451).
Чеченская девушка имела не только большие возможности для выбора себе суженого, но и, когда этого требовали обстоятельства (к примеру, если родители препятствовали браку), выйти замуж без их согласия, убежав со своим избранником к его родителям ("Сарахь хит1а ма яхийта, Корех ара ма хьажийта, Эхь хуьдийла йинчу нанна, Йо1 йижинчохь ца карийча" (АДШ — 660). В другой песне, на вопрос матери, куда исчезло ее золотое кольцо, девушка отвечает, что отдала в знак преданности любимому ("везачу к1антана"). А на угрозу матери, что она, отругав его, заберет кольцо, девушка отвечает угрозой: "Ахь и, дов а дай, схьаэцалахь, Ас аьтгу куьг кара лур ду" (АДШ -242) — "Ты, отругав, отбери (кольцо), А я правую руку дам в залог".
Любовный и семейно-бытовой циклы народных песен изобилуют емкими характеристиками, в которых обнаруживаются яркие черты характера лирического героя. Специфика жанра дает лирическому герою возможность выразить свое отношение ко всякого рода общественным явлениям, которое, как правило, совпадает с художественными вкусами народа.
[AdSense-B]
Народное сознание резко отрицательно относится к двоеженству. Но, в то же время, оно лояльно к участию женатых, обремененных семьями мужчин в увеселительных мероприятиях (синкъерамаш, ловзарш), тогда как женщинам категорически отказано в этом. Более того, на этих мероприятиях мужчина может предложить "руку и сердце" понравившейся ему девушке или вдовушке. Это может перейти в будущем в ухаживание -уже на более серьезном уровне. Другое дело, как к этому отнесется "предмет его ухаживаний": "Цхьа миска стаг зуда ю хьан, Цхьа чоь юьззина доьзал бу хьан, Сан рицкъа дац, х1ай, к1ант, хьоьца, Хьайн ши этка ма тишъе" (АДШ — 1244) — "Одна несчастная жена у тебя (есть), Детей полный дом у тебя, Не судьба нам, эй, мужчина (быть вместе), Сапоги свои (зря) не изнашивай".
Так, в тонкой ироничной форме, девушка выставляет незадачливого "жениха" на всеобщее посмешище. В другой песне, перечислив все бытовые проблемы своего жениха, девушка иронически вопрошает: "Еъча а, со йига воллурий хьо, Сан жималлех къа ца хеташ?!" (АДШ — 321) — (Если б я вышла, женился бы ты, молодости моей не пощадив?!).
Высмеивание нелепости притязаний женатого мужчины в сатирических песнях может быть доведено до предела, комический эффект здесь достигается за счет уязвления самолюбия "жениха":
Мила ву шух зуда йолу кIант? Зуда йолчу кIенте повестка еъна: Сискал тIейилла деза шен боху, Хьоь ага тахко цIа вола боху.
(АДШ — 1546)
(Кто из вас жену имеющий мужчина? Жену имеющему мужчине повестка пришла: Чурек испечь нужно мне, говорит, Тебе люльку качать[4], домой приходи, говорит).
От кого пришла "повестка", кто вызывает женатого мужчину домой — ясно без комментариев. В другой раз, на любовные притязания женатого мужчины девушка отвечает приглашением к себе домой на чай, что равносильно отказу[5].
Обычай гостеприимства — один из самых чтимых у чеченцев[6]. Существует целый свод обязанностей, который должен блюсти хозяин, принимающий гостя.
К примеру, в честь гостя организуется "синкъерам" (вечеринка). Гость может в этот вечер предложить "руку и сердце" любой девушке или вдовушке, присутствующей на синкъераме. Девушке, понравившейся гостю, мог последний быть не по душе (из-за возраста, внешних данных, отсутствия красноречия и пр.). Но она не могла перечить воле гостя. Таков неписаный закон синкъерама. Однако свой протест девушка (девушки) может высказать лишь в песне.
По форме — безадресная, она (сатирическая песня) крайне едко высмеивает, не встречающее должного сочувствия, "увлечение" гостя.
Его называют то "Цхьа ше хиллал г1овтал кач[7] (АДШ — 749) — (Бешметом с высоким воротом), то "Мушал деха чимчарг1а" (АДЩ — 749) — (Шнурком, который длиннее веревки), то "Хьайл лекха куйн боьхьиг" (АДШ — 1510) — (Шапку выше себя имеющий) и пр.
Из рассмотренных примеров явствует, что сатирические песни этой тематики, в большинстве своем, начинаются с зачина-обращения. За ним следует просьба "не приходить к ним больше со своим ружьем тушить лампу..."[8]. "Мочи нет на тебя смотреть, — говорится далее в песне,— если придешь в другой раз, меня не найдешь, а найдешь бабку..."[9]
Использование в этих песнях нарушения предела вероятного (гротеск — гипербола) — "шнурка длиннее веревки", "бешмета с высоким воротом" и др. — способствует повышению степени комичности.
Очень едко высмеивает сатирическая песня мужчину, вмешивающегося в сугубо "женские" дела:
Цхьаъий, шиъий, бохуш, Налханаш дагардеш, Iуьрг даълла налха Майна бу бохуш, Хъайн нана хьийзина Хьенехан Зуруп, Хьан чуъйраш кхехьа Орги тIв йитта.
(АДШ— 1705)
(Один-два, говоря, Масло (сливочное) считая, Где масло с дырочкой, Говоря, интересующийся, С матерью плохо обращающийся, Такого-то сын, Зуруп, Чтоб твои внутренности носили Стирать к Аргуну).
В числе образов чеченских сатирических песен есть и женщины — моложавые вдовушки, не раз бывавшие замужем, но — по разным причинам — не ужившиеся с мужьями и их родственниками. Против них направлена острая сатира народного сознания. В песнях высмеивается их усердное стремление выглядеть моложе своих лет. Но никакой грим, модная одежда, согласно тексту песни, не в силах скрыть нелепости их поведения. Осуждаются в сатирических песнях также ленивые невесты-неумехи, которые к тому же не уживаются со свекровью, достается и сварливой свекрови, досаждающей своей невестке.
Ориентированная на живого, неравнодушного массового слушателя, чеченская сатирическая песня не критикует отдельно взятого человека, хотя высмеивает недостатки, присущие конкретным лицам. Словом, личность в ней не выделяется. Это одна из характерных особенностей этого жанра. Образы сатирической песни типичны, недостатки, которые бичует песня, носят обобщенный характер. Поэтому воспринявший "намек", как "камешек в свой адрес", или, хуже того, как оскорбление или унижение, всегда вызывает у слушателей здоровый смех: "Знать, горит шапка на воре...". Все это свидетельствует не только о характере народа, но и о его отношении к тем негативным явлениям, о которых говорится в этих песнях.
Тематический диапазон юмористических песен как бы продолжает темы и мотивы рассмотренных выше сатирических песен. Однако темы эти в юмористической песне разрабатываются несколько мягче, благодаря чему они иногда приобретают дидактический характер, в то время как сатирическая песня выражает явную непримиримость к отрицательным явлениям и качествам.
Основной разговор в них ведется от лица девушки или женщины, искрометный юмор, саркастический смех которых нацелены то против невнимательного, нерешительного или вероломного избранника сердца, то против обременительных предписаний адата и пр. При всей строгости во взаимоотношениях между юношей и девушкой, последняя может отпустить любую шутку в адрес скомпрометировавшего себя юноши. К примеру, исполнительница песни ему может, шутя, предложить поменяться головными уборами — папаху на косынку[10]. Женатого мужчину, оскорбляющего — ухаживанием за молодыми девушками — мать своих детей, предлагается принародно отпивать, заставить подметать на базаре и пр.
В юмористических песнях могут быть подняты на смех незадачливые представители всех слоев общества без исключения (включая и духовенство), в них могут быть затронуты все насущные проблемы, волнующие общество.
Чеченская сноха, по обычаю, не может называть по имени близких родственников мужа. Это табу, в известной мере, осложняет ее взаимоотношения с ними. Вот шуточная песня вдовушки, высмеивающей этот обычай:
Кала аьлча, Калин цIе йолу, Лака аьлча, Лакин цIв йолу. КIордийна суна Шун таркхойн ц1ераш, Кала-лака-лака-лай, Лака-кала-кала-лай!
(АДШ — 1106)
(Кала скажу, Имя Калы назову, Лака скажу, Имя Лаки назову. Надоели мне Ваши тарковские имена, Кала-лака-лака-лай, Лака-кала-кала-лай!)
Здесь налицо нарушение традиции, но, в устах исполнительниц, это не порождает отрицательных эмоций у слушателей: шуточное передразнивание "заземляет" остроту песни, невольно вызывая улыбку. "Святыня", полушутя, низводится до обычных земных вещей, над которыми уже можно и подтрунить. И, что интересно, такую "вольность" обычно не допускает никто, кроме девушки, в ее устах даже кощунственные слова воспринимаются здоровой шуткой.
В чеченской народной лирике особое место занимают танцевальные песни. Неразрывно связанные с танцевальным искусством народа, они немыслимы вне самих танцев так же, как трудовые песни вне трудовой деятельности человека.
Танцевальная песня поется, а ее содержание выражают не только слова, но и мелодия, и ритмический ее строй. Она призвана, заменяя при необходимости музыкальные инструменты, скажем, гармонику, трещотки и пр., создавать танцевальную ритмику, служить музыкальным оформлением танца.
Как известно, чеченский народный танец выполняет различные функции. С одной стороны — это своеобразная форма гармонического физического развития; с другой стороны — дает выход энергии, доставляя и себе, и другим здоровый эмоциональный заряд и эстетическое удовольствие.
И в этом не последнюю роль играют народные танцевальные песни. Бытовая и эстетическая функции предстают в них как неразрывное целое. Но в такой момент эстетическая функция здесь вторична, подчинена практической функции. Хотя словесный элемент играет в танце второстепенную роль, песни эти не лишены художественной привлекательности, более того, имеют интересную поэтику.
По характеру танцевальные песни веселы и оптимистичны. Они имеют сплошь шуточный характер:
Вай, вай, сан кIорни, ЦIела керча хьан корта, Хьой, сой цхьаъ даций, Дайл беста хьан корта.
(АДШ — 201)
(Вай, вай, мой любимый, (Чтоб) твоя голова каталась в крови, Ты и я — не одно и то же, (Чтоб) твоя голова опухла, как амбар).
Созданию хорошего настроения подчинена в них не только зажигательная мелодия, но и весь арсенал художественно-изобразительных средств, широко используемых в текстах.
Танцевальные песни,— при всем их "тяготении" к танцевальному искусству, остаются фольклорными произведениями.
Чеченскую бытовую лирику исследователи относят к сугубо "женскому" жанру, поэтика которого подчинена одной цели — отражению внутреннего мира женщины-горянки. Мир этот специфичен и — целиком и полностью — гармонизирует с духовным складом чеченского народа.
Литература:
- [1] Под термином "бытовая лирика" мы имеем в виду определение, данное Н.П. Колпаковой: "...Это песни, связанные с трудовым и семейным укладом внутри крестьянской общины, свободно исполняемые в любых условиях крестьянского быта, не связанные ни с игрой, ни с каким-либо обрядовым действием". См.: Колпакова Н. П. Русская народная бытовая песня. М.: Изд-во АН СССР, 1962. С. 8-9.
- [2] См. об этом подробнее: Хасиев С-М. Чеченцы. — Пхьармат. 1991. №1-2.
- [3] Здесь и далее шифр означает номер тетради,хранящейся в архиве автора.
- [4] У чеченцев, как известно, считается предосудительным ухаживание за грудным ребенком, в том числе — и качать люльку.
- [5] По обычаю, у чеченцев любой, отведавший в доме пищу, считается близким человеком. Поэтому имеющий "намерения" старается не попадать в этот дом, а если попал, то — под любым предлогом — отказывается от пищи.
- [6] Берже А.П. Чечня и чеченцы. — Тифлис, 1859. С.87.
- [7] А у бешмета, как известно, нет ворота.
- [8] Стрельба из ружей во время синкъерама или ловзара, когда они проводятся под открытым небом, и в настоящее время — обычное дело, реже случается — в помещении. Об этом — в песне.
- [9] Имеется в виду ровесница себе.
- [10] Предлагать поменять папаху на косынку — у чеченцев — считается серьезным оскорблением. В данном контексте имеется в виду случай, когда юноша нарушает данное им слово (клятву).
Овхад Джамбеков, по материалам чеченской народной бытовой лирики