Каждое потерянное мгновение — потерянное дело, потерянная польза. © Филип Честерфилд
Али приехал в родное село рано утром. Вот уже час он лежал на кровати и с отсутствующим взглядом смотрел в потолок. Стук колес об рельсовую сталь до сих пор шумно отдавался в голове. Хотелось просто лежать и ни о чем не думать. День проникал в просторную комнату через окно. То был большой квадрат яркого света, в котором изредка мелькали летящие птицы.
Но, едва проникнув в дом, яркость дня терялась между складками занавесок, тускло освещая углы стен, украшенных темно-коричневого цвета обоями. Создавалось впечатление, будто в этой комнате были заточены тишина и покой, а вся комната пропитана усталостью его обитателя. Несмотря на утро, на улице стояла невыносимая жара: казалось, стоит температуре подняться еще на пару градусов, и земля начнет плавиться, как шоколад, который долго держали в руке.
Взор Али был устремлен в потолок, а мысли витали в облаках; он думал о запланированной на вечер встрече с Элизой. Он не видел ее ровно три года, один месяц, три дня и это утро. «Боже мой, — думал Али, — я волнуюсь, как в тот день перед нашим первым свиданием.» Губы Али скривились в улыбке. Этот день запомнился ему на всю жизнь: он — шестнадцатилетний парень с пунцовыми, горящими от волнения и немного от робости, щеками — ждал ее у входа в школьный двор. Никогда до этого ему не приходилось ходить на свидание с девчонкой. Задиристый, пользующийся непререкаемым авторитетом среди друзей, первый спортсмен в классе, он превращался в неуверенного в себе робкого юнца с кучей комплексов, когда дело касалось общения со сверстницами.
И вот, появилась она в компании подружки: высокая светловолосая девушка с голубыми глазами. У Али сбилось дыхание, словно он только что одолел забег на сто метров. Хотелось исчезнуть, пропасть, сделаться невидимым, провалиться сквозь землю — все, что угодно, лишь не быть в эту секунду на этом месте. Но Али всеми силами пытался не показать своего волнения. Он знал, что в этот момент глаза его друзей направлены на него. Стоит ему облажаться — и это безвозвратно пошатнет его авторитет. Первая его фраза, которую он ей сказал, в последующем стала причиной его передразнивания Элизой и ее подружкой:
— Привет, Элиза. Как дела? М-м... У вас сегодня математика уже была? — спросил ее Али.
Элиза с подружкой переглянулись и весело расхохотались.
Али не находил себе места от смущения. В смятении он смотрел в глаза Элизы. Смех заставлял дрожать ее зрачки, окруженные синевой радужной оболочки, испещренной темными крапинками, напоминавшими капельки чернил.
Стук в дверь вырвал Али из омута нахлынувших воспоминаний.
— Открыто! — крикнул Али.
Дверь открылась и зашла его мать. Небольшого роста женщина с добродушным лицом, подошла к сыну и села рядом с ним.
— Как ты? Вид у тебя неважный. Может, болит что-то?
— Нет, мама. Просто три дня в душном вагоне дают о себе знать. К вечеру, когда жара спадет, пойду к дяде. Надо повидаться с двоюродными братьями. Как-никак, не виделись вон сколько.
— Эх, Али. Как же быстро летит время. Кажется, вчера был тот день, когда ты уезжал учиться. А прошло уже несколько лет. А с тех пор столько всего изменилось, столько всего произошло... — вдруг она осеклась. Али посмотрел на нее.
— Да, мама. Многое изменилось.
Повстречавшись с дядей и тетей, Али вернулся домой. Жара немного спала, и он сел перед домом на скамейку. Неумолимо приближался вечер. В руках он держал связку писем. Это была их с Элизой переписка. Ни одно письмо он не выбросил, уж слишком они были ему дороги. Али перебирал их в руках, и каждое письмо напоминало ему отдельный эпизод его жизни, воспроизводило в его сознании грусть ушедших дней, положительные и отрицательные эмоции, радость и горечь.
Раскрыв конверт, Али достал из него аккуратно сложенный, исписанный красивым женским почерком, лист бумаги и начал читать:
Здравствуй, Али. Я получила твое письмо сегодня в полдень. Когда пришло оповещение из отделения почты, я сразу же поняла, что пришло письмо от тебя. Да и от кого еще я могу ждать писем? Вот, сижу и пишу тебе ответ и, право, не знаю, что и передать на бумагу. Столько всего хочется рассказать, что не хватит и целой тетради.
Дела у меня нормально. Да и дел-то особых нет. Целыми днями из дома не выхожу. Вчера вечером с мамой вспоминали про время, когда Ислам вечером возил нас в Грозный, катал по вечернему городу и угощал мороженым. Знаешь, даже и не верится, что когда-то была такая мирная и спокойная обстановка и размеренная жизнь; народ не был таким озлобленным, а на лицах людей не читалось состояние обреченности и безысходности. Как будто это было в другой жизни и с другими людьми. Отец говорит, что этот хаос скоро закончится. Не может же он продолжаться вечно, правда? Каждой войне ведь приходит конец. Все должно иметь свое логическое завершение. На маму без слез смотреть не могу. Кажется, за последние два-три месяца ее лицо заметно постарело: лицо окутала паутинка морщин, волосы еще сильнее поседели.
Что же я тебя загружаю такими мрачными подробностями? Как ты любишь меня учить — надо во всем находить позитивные моменты. Оказывается, не так уж и плохо целыми днями сидеть дома. Я все-таки нашла время, чтобы закончить книгу, которую ты мне прислал прошлой осенью. Она мне очень понравилась. Особенно пришлось по душе содержание страницы 203.
Как у тебя дела? Идет учеба? Тебе-то наверняка гранит науки не доставляет никаких проблем. Еще в школе везде успевал: и уроки прогуливать, и домашние задания делать. Ну, разве что с математикой у тебя могут быть проблемы.
Ладно, Али. Нужно закругляться, уже вечереет на улице, а писать при свечах — зрение себе портить. Света нет уже давно. Я и забыла, как одним щелчком выключателя можно было залить комнату ярким светом электрической лампочки. Но вам — жителям столицы — вряд ли можно объяснить такие непонятные для вашего «продвинутого» разума вещи.
Р. S. Знаешь, никогда не думала, что после школы можно так желать наступления лета и летних каникул. Береги себя!
Э.
Али глубоко вздохнул. В памяти всплыл тот день, когда в книжном магазине купил эту книгу. В тот вечер Али сидел у себя в комнате и держал в руках книгу в красном переплете, на обложке которой позолоченными буквами было написано «Гордость и предубеждение». Он размышлял над тем, каким образом он смог бы передать ей хотя бы чуточку обуревавших его чувств, хотя бы крупинку тех эмоций, которые затуманивали его разум об одной только мысли об Элизе. Хотелось сделать это как можно оригинальнее. Вдруг, открыв книгу на произвольном месте, он взял карандаш и по середине страницы крупными буквами написал:
«Жизненные силы мои иссякают Тело не чувствует солнца тепло. Сердце мое все болит — понимает: Родная находится так далеко».
В своем письме Али пообещал Элизе приехать домой летом после летней сессии. Но в силу сложившейся напряженной обстановки в Чечне, родители посчитали, что будет лучше, если он проведет летние каникулы в Москве. А приехать у него не получилось ни тем летом, ни в следующем году.
Али свернул письмо и обратно положил в конверт. «Письмо, — думал Али. — Всего лишь клочок бумаги. Листок в клеточку, белизна которого нарушена буквами, которые выводила девичья рука. Выводила для него. Этот почерк, который он узнал бы среди тысячи других. Ну почему же я не приехал домой в то лето? Почему? Пусть это было бы для меня последним летом в жизни. Пусть случилось бы с ним все, что угодно!»
От множества мыслей, крутившихся в голове, его сознание, казалось, перетянуло белой пеленой.
«Пора идти», — подумал Али и встал. Встал и огляделся. В его родном селе наступал вечер. Легкий ветерок потрепал его черные волосы. В воздухе улавливался запах акации и скошенной травы. Перебрав пачку писем, Али выбрал одно, раскрыл его и начал на ходу читать:
Здравствуй, Али! Живем по-старому. В прошлом письме ты просил рассказать новости с нашего села. Что ж, расскажу. Но хороших вестей, увы, не очень много. Помнишь Альберта, который со мной в параллельном классе учился? На прошлой неделе, когда он с братом вечером возвращался домой из мечети, в него попала шальная пуля. Врачи два дня боролись за его жизнь, но помочь не смогли. Мы всем классом ходили на тезет*. Представляешь, там столько женских криков и плача было, до сих пор забыть не могу. Лишь одна его мама сидела с лицом, похожим на серую маску, и не плакала. Увидев ее, я тоже перестала рыдать. Я просто представила себе, чего ей, наверное, стоило сохранить невозмутимый вид в самый кошмарный день в своей жизни. Она то к одному подойдет и успокоит его, то к другому. Поистине, она оказалась очень сильной женщиной, а по виду и не скажешь.
Знаешь, иногда, в минуты, когда депрессия нависает надо мной, как грозовые тучи над горизонтом, мне кажется, что у меня раздвоение личности: с одной стороны моего Я — маленькая девочка, которая живет беззаботной жизнью, верит в высокие идеалы и может долго говорить высокопарные речи про светлое будущее и мечтательно делиться своими планами на жизнь; с другой же стороны — человек, который знает и понимает жизнь, видел смерть и не питает иллюзий по поводу утопического варианта развития событий в ближайшей перспективе. А может во мне просто-напросто пытается ужиться несовместимое: безоблачное небо прерванной юности и цинизм раннего познания. Как ты считаешь?
Прости, что все о себе, да о себе говорю. Как у тебя учеба идет? К сессии готовишься? Ты давай, учись. Нам понадобятся квалифицированные специалисты. Ведь не будет же весь этот хаос продолжаться вечно, правда? Знак бесконечности ведь только на уроках математики употребляется? Кстати, у вас бывают уроки математики?
Извини, что свое негативное настроение на тебя спроецировала. Но такова уж наша жизнь на сегодняшний день. Что поделаешь — издержки военного положения. На этом заканчиваю свое письмо. Желаю всего-всего самого-самого-самого наилучшего. Береги себя.
Р.S. Когда планируешь нас осчастливить своим явлением народу? Не забывай, что здесь дома есть та, жизнь которой течет монотонно и однообразно, но порадовать которую очень легко.
Э.
Али шел, не сбавляя шаг. В воздухе запахло йодом, небо стали закрывать серые тучи. Спустя несколько минут ходьбы он вышел на окраину села. Взору его предстало открытое пространство. Лишь утоптанная тропа, солнцем выжженная и ногами выглаженная, прямо, словно по шнуру, пролегала посреди поляны. «Как же долго я мечтал оказаться дома. Лишь здесь я могу вздохнуть полной грудью и по-настоящему почувствовать себя свободным, — подумал Али. — И не было дня, чтобы я не рисовал в сознании минуты, когда я снова увижу Элизу, мысленно выговаривал каждое слово, которое скажу ей; представлял, как она меня встретит.» И вот теперь он шел на долгожданное свидание с человеком, настолько дорогим его сердцу, что он боялся представить дальнейшую жизнь без него. Да, именно боялся. Он уже ловил себя на мысли, что каждый эпизод воображаемого будущего у него ассоциировался с ней. Он отчетливо представлял себе, как она вечерами будет встречать его с работы, смотреть, как он кушает, обсуждать прошедший день; раз за разом проигрывал в сознании картины, как у них будет новый дом, и они вместе будут выбирать мебель для него.
Али остановился и посмотрел на небо. Серые тучи сплели густую паутину на небесах, полностью закрыв солнце. Ветер усилился. Вдалеке отчетливо были слышны раскаты грома. «Ну, уж нет, — подумал он. — Я много раз откладывал эту встречу, когда можно было не делать этого. Сегодня я не поверну назад.» Али ускорил шаг, постепенно перейдя на бег. Метров через двести тропа под прямым углом поворачивалась направо, открывая вид на огороженную невысоким металлическим забором местность. Подойдя к калитке, Али взял пачку писем и осторожно положил их на камень у забора. Постояв немного, он подошел и открыл калитку. Его взору открылись располагавшиеся неправильными рядами холмики с надгробными камнями. Минут десять понадобилось ему, чтобы разыскать нужную могилу. Найдя ее, Али застыл. Нутро его будто окаменело. Приблизившись к холму, он вымолвил:
— Здравствуй, Элиза. Вот и встретились...
Внезапно подул резкий протяжный ветер и зашевелил листву на деревьях. Несколько зеленых листьев упало перед ним. Крупные капли дождя стали падать на землю. От влаги сухая земля стала темнеть, словно бледный холст под кистью художника, пользующегося темными красками.
Все мужество Али, позволившее ему держать себя в руках, когда на вокзале друг, приехавший его встречать, сообщил ему страшную для него новость, и вся его выдержка, благодаря которой он смог сохранить невозмутимость, не показывая своего внутреннего состояния, казалось, покинули его. Али присел на траву и закрыл лицо руками.
© Copyright: Абубакар Касим, 2009