Поэзия.

Сначала в бездну свалился стул,

потом — упала кровать,

потом — мой стол. Я его столкнул

сам. Не хочу скрывать.

Потом — учебник «Родная речь»,

фото, где вся моя семья.

Потом четыре стены и печь.

Остались пальто и я.

Прощай, дорогая. Сними кольцо,

выпиши вестник мод.

И можешь плюнуть тому в лицо,

кто место мое займет.

Иосиф Бродский

Оказывается, в Бродского влюбляешься с возрастом)))

это факт.))

Декор-девочки с химико-мальчиками.

Пузо папики с ботокс дивами.

По айфонам скользящие пальчики.

Кары, лайки, хештэги, мальдивы.

МГУ и МГЮА, в крайнем случае,

друг Патрис или Плешка с медами.

Уж куда же убогим валетам до Вас.

Со своими простыми победами.

Легким кликом, любую шестёрку, награждает короной колода.

И плевать на каких поистерлась столах.

Что за Карта , чем бита, чей рукою краплена.

Утколицые, тюрко-бородные.

Тачки в стразах, мобилы в коже.

И в любое лицо благородное.

Превращается мерзкая рожа.

Вне зависимости от значения,

От достоинства и от масти.

Под копирку — FB, ЖЖ мнение.

ВК-story и insta-страсти.

Но опять грешным делом , расстилая сук-но, пропускаю меж пальцев колоду.

Хоть годами тасуй, но тот же расклад.

В ней по-прежнему моду диктуют уроды.

Когда проза то? Ну когда?😭

не знаю Фатик) память ветшает, а в рутине сплошная серость.

Старушка в парке кормит голубей, Батон кроша и на асфальт кидая. Мужик заметил ей: -«Ты совесть поимей, Ведь в Африке детишки голодают…» Сказал, как плюнул, и подался прочь, Ему старушка прошептала в спину: -«Я помогаю тем, кому могу помочь, До Африки батон я не докину…»

Что только не придумал человек, Чтоб оправдать; коварство, злость и зависть, В борьбе с самим с собой из века в век, Он теребит израненную память.

Он помнит все грехи других людей, Хотя и сам он вовсе не безгрешен, Он помнит запах дорогих вещей, И помнит всех кто был не интересен.

Опутан мыслями его обычный мозг, И нет покоя от былых терзаний, И каждый день один и тот вопрос, За что ж ему досталось столько наказаний.

Не замечает он природной красоты, И не заметит солнечной погоды, Ему не надо вашей доброты, В его врагах прибавилось народу.

мы забиваемся плотнее в свои постели, ноги закручивая в одеяло тёплое. а в окна нам бешено стучатся метели и собой выбивают стёкла./

от города веет отдушиной и тухлецой, в каждом дворе по фонарю погасло. мы все спрятали истинное своё лицо и спустились вниз пирамиды Маслоу. до желаний своих низошли обыденных, словно дикие птицы летим на падаль и забыли совсем, тех, с кем были мы, передвинув друзей в 25ый кадр. так в смартфонах увязли, проникли в сети, паутину мы мира сплели - /насекомые/ но куда-то на верх эволюции метим и пытаемся стать весомыми.

на работах просиживаем сутки длинные, монитор наш косынкой сменяет покер. как в сапере кругом обложились минами и друг друга взорвать не против. нам по ящику скажут, что мир насупился, что как кошка он выгнул дугою спину, что опасно теперь выходить на улицу и для выхода нужен стимул. ну а если потребности нет "проветриться"- то сиди в своей комнате затхлой и серой, потому что снаружи тебе не место. сиди, ничего не делай.

вот приставка тебе, вот доставка на дом, телефон на зарядке держи портативной: у тебя разных благ под рукою навалом, так давай, становись счастливым. гороскоп посмотри, день сегодня удачный: и не важно, ты дева/стрелец/водолей, уминай с кока-колой свой гамбургер смачный. ешь. хорошей. толстей.

забивайся плотнее в свою постель.

ты такой же как все - ординарный случай, ни один из твоих проходящих дней тебя не сделает лучше. ни один из твоих настоящих дней не изменит порочности круга этого ускоряя свой шаг и идя всё быстрей- забываешь в себе человека. о таких вот как ты, киноленты яркие не снимаются. ты никому не нужен. так открой же окно, ведь метель там ластится и в стекло твоё бьётся снаружи.

позабыл всё на свете и все привычное по углам стоит будто с таблом "окрашено" и по сути, казалось бы, всё отлично

но мне от чего-то страшно.

Катя Кучерова

Эй, посмотри на меня. Сквозь темные воды моря, я вижу два тусклых огня. Это ты, мое вечное горе?

Мое тело - коралловый риф, Мои руки опутаны тиной. Если спросишь - забвение - миф. Мой рассудок стал паутиной. Он плетет свою новую сеть, и в нее попадаются рыбы.

Так что же такое смерть?

Моя смерть многотонной глыбой ночами ложится на грудь, в песок превращает ребра.

/спасите меня, кто-нибудь/

Ракушки царапают нёбо и режут на части язык. В моей голове - плещет море, в нем - сгнивший и сломанный бриг - твоя любовь, мое горе.

Эй, больше не слышишь меня? А может - не хочешь слышать? Я знаю, такое понять нельзя.

/его сердце не дышит/.

Но если, когда-нибудь, придешь к моему океану. Пожалуйста, не забудь, что я прибрежным туманом, соленой морской водой, предвестником скорого шторма, я встану перед тобой, губами касаясь горла.

Ты сложишь бумажный корабль, из листьев вчерашней газеты, и пустишь его по волнам.

Запомни: я там где-то.

Эй, посмотри на меня, сквозь поезда грязные стекла. Ты видишь два желтых огня - далеких, невзрачных и блеклых? В трех тысячах миль от луны, где барашки из пенных кружев, куда не допущены сны, расползается синяя лужа.

Там живьем поедает меня, глубокое, жадное море.

Эй, в своих одиноких днях, вспоминай обо мне, мое горе.

Джио Росса

У мира невесёлое лицо - усталый прищур и глубокие морщины. Взгляд - обреченно выстужен ленцой и полон тьмы болотистой трясины. Но где-то там, в измученной груди - сиянье звезд, закаты и рассветы, И проливные майские дожди, леса Сибири и хребты Тибета, И грозный лик неистовых штормов, и мягкий шепот ласкового штиля, И силуэты дальних берегов, и сильный запах снежно-белых лилий, И шепот шин по полотну дорог, и разговоры, встречи и разлуки, Гул в голове и боль усталых ног, и города, и узкие проулки, Обледенелое и скользкое крыльцо, дырявые карманы без гроша... У мира невесёлое лицо, большое сердце и прекрасная душа. (c)

потеплее одевшись, укутавшись в рыжий шарф, по колено в снегу, со снежинками на ресницах, по центральной улице города брел жираф, совсем не боясь заблудиться. проходящие мимо твердили, что он чудак: в таком холоде быть жирафом совсем не впору. каждый третий ткнул пальцам и хохотнул в кулак. жираф не слушал нелепые разговоры. он давно уяснил - наслушался глупых фраз - отличаться - неправильно, незаконно, вредно. и порой от обиды - слеза из жирафьих глаз (успевай смахнуть незаметно). и жираф все бродил, надеясь, что встретит вдруг, в этом городе сером еще одного жирафа. и, конечно же, тот обязательно крикнет "друг! приглашаю на чай, достал печенье из шкафа". но жирафы сидели в Африке. где ж еще? и жираф загрустил. а на город спускался вечер. вдруг жирафа окликнули: "вы ведь такой большой. возьмите меня на плечи?" удивился жираф - не верил, не мог понять, что он нужен. и улыбнулся жираф не смело. а кто-то добавил: "можно тебя обнять?" и жирафья душа запела. (c)

Мне снился сон. Во сне я видел горы, Я видел их чарующий простор. Мой глаз ласкали чудные узоры, Я слышал гор неспешный разговор.

Они мне пели про родные дали, Они меня манили в высоту… Про то, что облака ласкать мечтали, В туманы облачая наготу…

Они мне пели про свои уступы, Про тех, кто проклиная суету, За самые прекрасные минуты, Не трусил подниматься сквозь пургу…

Я видел, как в торжественном наряде, Вершины гор плясали танцы мне. Я в этом старом, дружеском обряде, Увидел преклонение земле…

Родные горы обнимали отчий, Прекрасный самый в мире уголок. Который опекали, что есть мочи, Храня в нем свой загадочный мирок.

Я в этом сне был частью горной кручи, Я был в нем камнепадом и тропой… И думал все, какой же я могучий, Когда вновь возвращаюсь я домой.

Там, среди гор, развалин старых башен, Среди седобородых стариков. Мне даже ад, пожалуй, и не страшен, Я ради этих гор на все готов.

Я видел сон. И сон мой был прекрасен. Меня ласкала в нем моя земля. И с теми я сто тысяч раз согласен, Кто жертвует горам всего себя.

Давид ГАЗЗАТИ

Марина Цветаева

Рас-стояние: вёрсты, мили… Нас рас-ставили, рас-садили, Чтобы тихо себя вели По двум разным концам земли.

Рас-стояние: вёрсты, дали… Нас расклеили, распаяли, В две руки развели, распяв, И не знали, что это — сплав

Вдохновений и сухожилий… Не рассо́рили — рассори́ли, Расслоили… Стена да ров. Расселили нас, как орлов-

Заговорщиков: вёрсты, дали… Не расстроили — растеряли. По трущобам земных широт Рассовали нас, как сирот.

Который уж, ну который — март?! Разбили нас — как колоду карт!

24 марта 1925

Там где химия, нет места физике. Там где лирика, нет математики Суперзнайки и мега-критики. Не пора ли вам к такой то матери? Всюду-всех и со всеми-всюду... Предавать, продавать без сомнения. Превзошли самого Иуду... Но на свет, так чисты в суждениях. Где нет химии, нет и физики. Лишь Физо, как урок гимнастики. И почти все прогнулись лирики... Став альфонсами гейш математики... Медицина, подмяв биологию... Изменила навек Геометрию. Только верю в страну утопию. Где в гармонии физика с химией.

Ночь, скорость, дождь, туман и тусклый свет. Дорожный вектор задаёт Chris Rea. Заправщик пьяный посмотрел мне вслед. Глазами полными дурмана и тоски. И крикнул, что однажды на мосту.. Из тьмы ночной, возникнет грузовик. Удар в удар, лоб в лоб, лицом к лицу. И все вопросы разрешаться в миг. А мне плевать, летел за годом год. А я из пункта "А" летел, до пункта "Ё". На вираже вошёл я в поворот... И на мосту вдруг повстречал Её. Она мигнула фарами навстречу. Сюжет избитый, старого кино. Она задаст вопрос, а я отвечу. Я сдал назад и опустил стекло. Но приглядевшись, вдруг она спросила, Ты для чего живёшь и почему? Немало жизнь тебя трепала и носила. Но ты ведь жив наперекор всему? Взгляни в мои глаза, в них пламя льда бушует. И это отражение твоё. Твои враги давно уже ликуют. А ты напрасно тратишь бытие. Модельки, тусы, виски, кабаки. В вине надежда утопить вину. Сраженье выиграно - дитя войны. Но твой триумф не нужен никому. Уйми свой нрав, ты в мире не один. Жизнь не дана, тебе лишь одному. Живи и помни, у тебя есть сын. Тебя никто не сможет заменить ему. С улыбкою взглянув в мои глаза. Нажав на газ, она умчалась прочь. Она навек сняла меня с моста. Я смысл жизни вновь обрёл в ту ночь. День ясный, мячик, детское сиденье. От цирка до кино маршрут простой. Быль или сказка? Явь или виденье? Какая разница? Ведь я обрёл покой.

Знобило! У вашей калитки, Мне стало немного теплей. А мимо, как будто улитки, Шли толпы усталых людей. У памяти все дорогие, От близких друзей до врагов. А мы молодые такие, Стояли на стыке веков. Октябрь, шумя позолотой, Не радовал больше земли, И два голубых самолета, Кружили над нами вдали. У юности страшная сила, Её не сломаешь судьбой, Меня не эпоха страшила, Страшила разлука с тобой. Хотя и беспомощна лира И красок таких не найдет, Кто видел крушение мира, Тот вспомнит и сразу поймет. Предчувствия хуже занозы, Терзают сердечной тоской. Из глаз твоих брызнули слезы, Когда ты махнула рукой. И скрылась за ширмой калитки, Как будто уже навсегда И не было горестней пытки, Чем эта тупая беда. Знобило. Крылатый лазутчик, Угрюмо гудел над страной... Шли тучи, косматые тучи, Смеркалось и пахло войной.

в тот город, где я жил, не приезжай! там пыль, и грязь, и крошка меловая, и тянутся, устало дребезжа, по улицам печальные трамваи. да, я там спал, работал там и ел, но это всё - стандарты и рутина. вот так круговорот привычных дел становится смертельной паутиной. стабильный вид из белого окна способен довести до сумасбродства: скелеты труб из стекловолокна - мемориал отходам производства, тела берез и старых тополей - достойный гимн слепому постоянству. здесь каждый третий грустью заболел и до сих пор не выискал лекарство.

в мою постель закралась пустота, прорезав душу выверенным бытом, но скоро я смогу проснуться там, где монотонность будет мной забыта. и стянется болезненный порез, исчезнув, словно буквы на скрижалях. ведь лишь у тех нет права на болезнь, кто вовремя отсюда уезжает. и мне, поверь, ни капельки не жаль: печать уже проставлена в билете. в тот город, где я жил, не приезжай! поскольку там никто тебя не встретит.

(с) Листомиров