как в юности, как в детстве я болел, как я любил, любви не понимая, как сложно сочинял, как горько пел, глагольных рифм почти не принимая, как выбирал я ритм, как сорил метафорами, в неком стиле нервном всю ночь писал, а поутру без сил шел в школу, где был двоечником первым. и все казалось, будто чем сложней, тем ближе к жизни, к смерти, к человекам — так продолжалось много-много дней, но, юность, ты растаяла со снегом, и оказалось, мир до боли прост, но что-то навсегда во мне сломалось, осталось что-то, пусть пустырь, погост, но что-то навсегда во мне осталось. так, принимая многое умом, я многое душой не принимаю, так, вымотавшийся в бою пустом, теперь я сух и сухо созерцаю разрозненные части бытия — но по частям, признаюсь грешным делом, наверное, уже имею я больное представление о целом. и с представленьем этим навсегда я должен жить, не мучась, не страдая, и слушая как булькает вода в бессонных батареях, засыпая, склоняться к белоснежному листу в безлюдное, в ночное время суток — весь этот мрак, всю эту пустоту вместив в себя, не потеряв рассудок.
(с)
